.

Давным-давно, а может быть, и вчера, может быть, и завтра.
В одном или нескольких местах, в Мире, где живут люди, но, конечно, не только они, стояли неподалёку друг от друга несколько деревень.
Община была одна, охота была богатая, молодые девицы росли красивыми, выбирали себе мужей с крепкими руками и острым глазом.
Достойных воинов, мудрых старшин было в достатке в общине.Справедливый суд вершили редко, закон был строг, но прост.

Оттого редко - при рождении, хвори и смерти - отправлялись из общины люди в лес, где жила старая шаманкаМного лет в шалаше на поляне, в жару и в снега, в метели и в дожди люди искали у неё помощи и находили.Голос её был скрипуч и глух, лицо перекошено в вечной страшной гримасе. Но главное: она была горбата. Скрючена так, что при ходьбе она могла коснуться руками земли. С каждым шагом она охала, будто от боли или от злобы. Чем жила старуха кроме того, что иногда приносили ей жители общины - кто знает. Может, собирала коренья и сидела, перебирая их едва гнущимися тёмными пальцами. Выискивала какой помягче и послаще - и отправляла в беззубый рот.

Говорили, что помогает ей её Дух, что он её компания, он и жизнь, и пища ей. Говорили, что давным-давно он выбрал её из многих и сделал своей, и силу даровал в обмен великую. Пугались этого люди, и о большем не спрашивали.

Помогала шаманка, впрочем, без лишних уговоров, иной раз случалось ей и до деревни доковылять к роженице тяжёлой. Только, бывало, спросит, чтобы собак прибрали: очень не любили её собаки.

От хворей разных давала она настойки горькие и липкие, но на ноги быстро поднимавшие. Раны заклеивала смолой, слюной пальцы смочит, к ране прижмёт - а рана горит-полыхает болью. Ночь мается человек, а утром глядишь - и боль утихнет, и рана подзатянется, и гнили нет.

Так и жила община, день за днём, и помогала им шаманка, если худо было, а если хорошо, то и не надо, вроде как и нет её, сидит в лесу своём, может на солнышке, старая, греется, может, ищет по лесу чего - кому её знать.

Но шло время, дочери вышли замуж, выдали замуж своих дочерей и дочерей их дочерей. Воины отдали свои луки сыновьям, а те - своим сыновьям, а уж они - своим сыновьям. Раны мужчин и женщин лечила старая карга из леса, скрюченная и сгорбленная вышагивала она свой путь к ложу больного и обратно в лес. Лишнего слова не скажет, лишнего жеста не дождёшься. Примет роды, душу покойного проводит в Другие Поля. Охоту поправит. Укажет, на каком лугу травы скотине не есть.

Собрались однажды старшины подумать - вот есть старая, а вот нет её? Как быть? Уже мальчики стали седы, а она всё старуха, всё древняя, кто знает, придёт её черёд в Другие Поля уйти, кто будет править больных? И решили они послать к старухе в ученье девицу, чтобы та переняла, что сможет, а то и помогла чем бабке.

Отправилась в лес одна такая. Возвращается через неделю. "Выгнала, -говорит, - меня бабка". Ещё одну шлют, помоложе, посметливей. Обратно на следующий день идёт. "Выгнала, - говорит, - и палкой ещё пригрозила".

Подумали старшие, посылают хорошего охотника. Может, старухе в охоте поможет, зверя добудет, очаг поправит, на старости лет полакомится бабка мясом, в тепле поспит, может, и подобреет. Ушёл поутру охотник, к вечеру вернулся. Отказала старуха. Шкуру в дар взяла, от мяса отказалась, вон выгнала.

На другой день выбирают другого, выбирают смелого и доблестного, молодого выбирают. Любым просьбам бабки уступать наказали, любым способом прижиться у неё наставляют. С рассветом отправился юноша в лес. В полдень обратно пожаловал.

Долго спрашивали, что случилось, молчал парень, молчал, потом и сдался: "Смеялась, - дескать, - шаманка, кричала нечеловечьи страшно, сказала, чтобы не слали больше никого".

Услышали такое люди, приуныли. Что делать - не знают.

Вскочил тогда самый из охотников молодой, самый резвый, самый красивый. Самый ловкий, умный, и самый хваткий тогда выступил вперёд и сказал так:

- Смотрите на меня, люди. Видала меня эта шаманка раз один, когда у моей матери постели стояла. Ни стрелы чужой, ни когтя медвежьего, ни старой дуры капризов не боюсь. Травы многие сам знаю, собак лечить приходилось, эка невидаль из себя невесть что строит. Идите за мной, я пойду говорить с шаманкой. Никого не пугался, и старой карги, и Духа её не стану!

И зашагал к лесу.

Переглянулись старшие. И потянулись люди за охотником. Кто-то чтобы остановить, кто-то чтобы помочь, ну а больше, понятно - из любопытства. Когда ещё такое посмотреть?

Вышел молодец на поляну, где старухин шалаш стоит. Слышно, что внутри бабка: сидит перед входом, и не видно её, а глаза будто из тени светят-поблескивают.

- Эй, шаманка! - крикнул задира.- Ты слышишь ли меня? Выходи-ка сюда, а не выйдешь, силой тебя, старую гадюку, на свет выволоку, вытащу посмотреть, кто ты такая есть.

Завозилась в шалаше бабка. Выходит. Шагает, ногу ставит тяжело, охает, на клюке повисает-опирается.

- Знаю я, дрянь ты старая, почему тебе в ученицы девицы не пришлись. Молодые они, красивые, стоят прямо, тебе, сморчку, им и завидно, косам густым, щекам румяным завидуешь, чужой силе и красе не рада, своим малым и не хочешь делиться.

Смотрит старуха на юношу. От гнева у него румянец во всю щёку, глаза блестят, стрелы в колчане бряцают. Смотрит старуха, не уходит, молчит. Внимательно слушает, и будто усмехается.

- Так ты ещё и смеёшься, старая? Ничего-то у тебя нет, да и Дух твой - выдумка. Кому из бессмертных, из могучих, из знающих , из везде вхожих в тебе интерес или выгода? Скрюченная ты и бессильная, разве мог Дух выбрать такое ничтожество? Посмотри на тех, кого ты погнала и обидела, на меня взгляни. В нас вся жизнь, а ты заживо мёртвая, стол лет гниёшь здесь без малого.
Думаешь, умеешь и знаешь много?
Так я сам вот шаман на землю стану,в небо руками упрусь, сам из звёздных глаз его мудрость добуду, знающим сделаюсь. Лучший я из людей, всё мне по плечу - что не знаю, то узнаю, из земли выскребу, из неба вычерчу. Посмотри мне в глаза и сдохни от того, чего никогда тебе не узнать. Страсти такой не узнать, юности.

Подошла тут поближе старуха - и верно, в самые глаза парню уставилась. Будто даже ростом повыше стала. Будто распрямилась даже.

И голос раздался.
Не старухи голос, голос низкий. И высокий как струна, оглушительный. Голос пугал и пленял, от него в пальцах у людей стало тяжело, а в головах легко. И говорил он:

- Вижу доблесть твою. Вижу, как прекрасен ты. Вижу твою правоту.
Много лет я был с ней, с моей избранной, с моей любимой, с единственной. Ни "учеников" мне не нужно было, ни соратников. Она была моей радостью. Но увидел я тебя - и ты снова зажёг во мне радость жизни и радость выбора.
Тебя, смелого охотника, дерзкого, красивого, желанного выбираю я.
У тебя есть сила, ты сможешь.
Прими мой Дар, будь со мной рядом, всегда будь.
И я с тобой всегда буду.

Тогда  время и остановилось. Лишь задвигались деревья, стали выше, лишь трава заплясала на поляне кольцами. Молодой охотник охнул, скривился, скрючился. Будто тёмная тень огромная уселась ему на плечи, и согнулся он от невиданной тяжести. Будто из тумана лицо на него глянуло, глаза огненные, жуткое.

Закричал он от ужаса. В хрип сорвался крик, в шипение еле слышное. Гримасой дикого усилия и боли исказилось лицо его, а руки в землю еле успели уткнуться, чтоб упасть не дать. Слёзы из глаз брызнули, не видать ничего.

Глядь, рядом девица красоты несказанной, редчайшего изящества, подаёт ему клюку и улыбается:

- Держи, дедушка, пригодится.

И кланяется ему до земли, низко-низко, в глаза смотрит, радостно улыбается.

И лицо её, прекрасное небесно, почему-то на миг знакомым показалось ему, да только смешалась она с толпой людей, не успел обернуться он , с такой-то на хребтине тяжестью.

Время же снова заспешило, шёпот людской послышался. Диву даются люди: сгинула куда-то бабка-шаманка, на поляне стоит старик, древний дед, согнутый весь и скрюченный, как лунь седой.

Шаман.

Духа возлюбленный.

(c) сойт, записано по памяти со слов Того Кто мне иной раз Рассказывает в марте 2009