Отречение.

В окна лезет свет. Весенний ветер поднимает занавески и хлопает хилой дверью бокса в приемном покое. Весенний ветер осенью. Я лежу на столе. Боль. Да. Что болит? Тело? Да, но почему-то болит и саднит не изуродованное лицо, а что-то внутри меня. Под ложечкой. Как будто там что-то жило. Оно было там, заскочило год назад маленькой искрой страшного и дымного лесного пожара, свило гнездо, выросло, обтекло собственной слизью, растопырило и распялило мое тело, утяжелило его…

А теперь вот сбежало, оставив внутри меня зияющую рану. Мне больно? Да. Только почему шьют не мою душу? Внезапно в тишине я хватаю какой-то звук. Стук. Легкий-легкий. Капает. Кровь капает на пол. Первые капли уже застыли на моей одежде, на руках, лицо покрыто коркой, ресницы слипаются. Но эта кровь – ее никто не видит. Это кровь моего сердца – и она падает на пол иными каплями, светящимися будто гранатовый сок. Эта кровь вытекает из раны черным и густым потоком, мутной и зловонной. Но, падая на пластик пола, она капля за каплей светлеет. И вот уже то ли кровь, то ли вода, то ли чистый эфир, чистая боль стучит равномерно по пластику пола…И я смеюсь.

-Ты плачешь или смеешься?

Лицо врача уходит куда-то в туман, он на секунду снова наклоняется.

- Как вас зовут? – странно: я едва разлепила губы.

Он называет свое имя, и я смеюсь еще заливистей.

- Это ты?

- А непохоже?

- Правда ты?

- Да, это я. Довольна?

И снова голос врача:

- Так вы плачете или смеетесь?

- Смеюсь! – отвечаю я врачу.

- Плачу, - неужели ты не видишь, конечно, плачу!

- Почему? – спрашивает врач.

- По чему?

- По себе. Я умираю.

- Э…ну не в первый же раз.

Рыжие вихры темнеют. А взгляд – насмешливый, заинтересованный – остается. Он совсем молод, этот А. из приемного покоя. Он совсем молод.

- Так почему вы смеетесь?

- Потому что поняла, что партизан бы из меня вышел никакой – всех бы сдала ко псам!

За окном лето. Осень шумит в парках, за окном домика в горах – лето.

- Почему ты оставила здесь лето? Ты же любишь осень.

- Люблю. Но одно другому не мешает. Здесь с утра лето, а вечером осень.

Демон подходит к окну и прикрывает створки. Огонь в камине начинает гореть ярче. А. Достает из кармана горсть листьев и бросает их в пламя. Сидящая за столом спиной к камину лись плотнее закутывается в шаль:

- Что ты жжешь, демон?

- В карманах завалялось.

- На тебя мои брюки.

- Естественно! На тебя-то они не налезут нипочем. Не пропадать же добру!

- Налезут, - злобно цедит сквозь зубы сойт.

- Вот когда налезут, тогда и поговорим.

- Но это мои брюки и мои карманы.

- Знаешь, может, стоило раньше вспомнить о том, что у тебя есть что-то свое? Например, мозги? Например, взгляд? Например, друзья? Ты посмотри только, во что ты превратилась.

- Я знаю.

- Ты не «знай», ты посмотри. Тебя надули как воздушный шарик. Да ты и выглядишь так же! Дай мне таз.

- Зачем?

- Мне что – прямо на ковер блевать? – Демон демонстративно перекидывается всем тонким телом через стол, и его начинает тошнить. Он лежит на столе, дрыгает ногами в воздухе, извивается в причудливых конвульсиях и издает чудовищные звуки. Тошнит его при этом по ту сторону стола. Предположительно – на скатерть.

Лиса не торопясь, встает из кресла, обходит стол и с интересом смотрит, что же там на самом деле происходит.

- Ну что, таз все еще нужен?

- Не очень! Так эффектнее.

- Хорошо, только потом убери за собой.

- Э, нет. Давай ты будешь убирать сама. У тебя на чердаке и так бардак. Когда кое-кто снялся с места, ты даже не потрудилась проверить, все ли на месте. А между тем, по моим сведениям, у нас отсутствует значительная часть кровли! Нанесен урон саду, где этот змей устроил посадочную площадку. Разорен и потоптан розарий. Что с домовым - надеюсь, не нужно говорить? – Демон отвлекся от рвоты и теперь лежал на столе. Прямо с ногами.

- Хм…Мне вот тут сказали, что у кого крыши нет, тому сквозняк не страшен. Так что открой окно все-таки. И что там с домовым?

- Он пьян!

- Быть не может!

- Может! Этого не происходило сотни лет. Это вопиющий случай. Об этом будет во всех газетах Лимба, если мы не замнем дело.

- Что же он – грустит? Скучает, может?

- Если бы! Он празднует. Он уже второй месяц празднует! Он так пляшет, что перетоптал всех тараканов. А я, между прочим, к ним уже почти привык!

- Ок, а что же мелкие? Что же они его не вразумят?

- Они?! Да ты ослепла что ли? Они квасят вместе с ним! Нет, спору нет, у тебя всегда был проходной двор (и не нужно на меня так смотреть – здесь всегда был проходной двор. Знаешь, сколько мужей насчитало существо, которое живет на кухне? Шесть!) Но я даже и вообразить не мог, что здесь водится столько мелких. И теперь они привели с собой гостей! И все это ходит ходуном и веселится.

- Ладно, ближе к теме. Что тебя не устраивает? Мне разогнать их что ли?

- Сдурела. - Демон легко спрыгнул со стола, попутно возвращая скатерть в прежнее положение и убирая иллюзию лужи на полу. – Я ей пытаюсь сказать, что у домовых каждый день фейерверк и гулянье, а ты не участвуешь. Манкируешь ,понимаешь! Они переживают и расстраиваются. Словом…

Демон отошел от лисы на пару шагов назад и склонился в церемонном поклоне:

- Я официально уполномочен всеми твоими домашними духами звать тебя на праздник в честь освобождения твоих мозгов от тяжкого гнета империализма. И мне велено без согласия – не возвращаться!

- Это кем же это велено?

- Мной.

Лиса обернулась. У камина, прислонившись к стене, скрестив руки на груди и улыбаясь, стояла та, которая по лисьему мнению, никогда не заговаривала с ней первой. И – никогда не улыбалась.

- Знаешь, дорогая, а нечему было улыбаться.

- А сейчас? Есть чему радоваться?

- Нет, что ты. Зато есть, над чем посмеяться.

- Например?

- Например, над твоей фигурой. Ты на самом деле поверила, что это безобразие – моя идея? То есть, по-твоему, у меня подобное представление о красоте женского тела? О материнстве?

- Э…м…э….

- Мееееее! – Демон, оставшись без внимания, затосковал резко и решил напомнить о себе.

- Что тебе? – женщина у камина недовольно взглянула на паяца.

- Можно вопрос?

- Да.

- Это парик?

- Прости? – Морриган,казалось, опешила от наглости подхода.

- Это не я! – запротестовал А., отмахиваясь лапами и вертя растерянно головой.

- Это я. Это моя мысль…и я ее думала…

- Слишком громко! – Демон перестал жестикулировать и укоризненно посмотрел на сойт. – Я к ней со всей душой, а она почти что вслух думает такие мысли, за которые ее уважаемая матерь мне может оторвать не только голову, но и всякие другие части тела.

- Ну и не повторяй моих мыслей. И вообще вынь лапы у меня из головы! – потребовала лись.

- Ой, ну скажите пожалуйста! Можно подумать, это для тебя непривычное ощущение.

- К хорошему быстро привыкаешь. Так, Мара…

- Моргейн.

- Мама, что у тебя с волосами?

- Мне так больше нравится.

- Стоп, а как же «рыжая», «как все Ши»?

- Эй…ты что – не поняла? Мне так больше нравится. Я могу быть любая. И ты – тоже. Любая.

- Секундочку, я ей сейчас по буквам продиктую. -А. засуетился – Пиши, олух ты царя небесного – Л ( это как «любовь» - дурацкое слово – знак есть, а предмета нет), Ю ( это как you – только по-русски и одной буквой), Б ( это как …э..ну сама знаешь, тебе не впервые это слово в свой адрес слышать…АЙ! Ну зачем же в меня было столом кидать!) А (это вот как я сейчас крикнул, когда ты меня чуть не пришибла, только без «й» в конце) Я (ну это сама понимаешь), - Демон распушился от удовольствия, что несколько не вязалось с его положением треснутого столом страдальца. – Записала?

- Запомнила.

Демон скептически покачал головой.

- Я бы не слишком полагался на ее память, Моргейн.

- Ничего, это тренируется. Пошли, перед тем как ты уйдешь облагодетельствовать своих домашних известием о возвращении в мир живых, я тебе кое-что покажу.

Я в библиотеке. Я была здесь уже. В первый раз меня привели сюда из Междумирья, за руку, с закрытыми глазами. Я не решалась их открыть. До тех пор, пока не поняла, что вижу все, даже зажмурившись. И тогда я вспомнила, что была здесь, что эти ряды книг до самого потолка – мне знакомы. Что я прочла их все. Я держала в руках каждый фолиант, что-то снимала с полок сама, что-то мне помогали. Кто-то невидимый, неощутимый…..

-Из тех, кто сейчас ждут твоего возвращения с целью продолжить банкет. –Моргейн тронула меня за рукав.

-Как это? Как я могу быть одновременно в нескольких местах? Сидеть, печатать этот разговор, стоять здесь….Я же чувствую плиты, резьбу…Я столько раз рассматривала эти узоры, а повторить их в рисунке могу, только если очень глубоко о чем-то задумаюсь…или – если начну вспоминать? Как я могу быть здесь, на Убежище и в своем убежище одновременно? Сколько меня?

- Ты можешь даже вспомнить, в какой из этих книг есть этому объяснение…

- Вот. – Я прохожу немного вперед и достаю со второй снизу полки тонкую книгу в твердом переплете. Это не «учебник магии». Это сказки. Детская книга сказок. Там нет текста, есть только картинки, они оживают под моими пальцами. И я готова прозакладывать голову, что они меня узнают.

- Они что – меня знают?

- Это твоя книга.

- В смысле? Ты мне ее подарила?

-Нет, она написана для тебя. В ней ответы на все твои вопросы, которые ты здесь задавала.

- Да…судя по объему, я была не очень любопытным ребенком.

- Ты не была. Ты есть. Как и эта книга.

--Только в отличие от меня – книга осталась, а меня нет. Меня нет, как и не было. Эта запись в Книге Рождений? Я внесена туда дважды и дважды вымарана из нее. И вымарана не волшебством, а так, что остались, были оставлены следы этих записей. Вот! – вот эта книга…Она раскрыта на том самом месте, где я ее оставила. Это было….да…по человеческим меркам – давно….А здесь….такое ощущение, что я никогда не покидала библиотеки…Хотя….

- Моргейн, когда мы вошли, за окном было темно…потом, когда я искала свою детскую книгу- там был дневной свет…А теперь все потемнело…гроза, уже вечер…Скажи, что происходит? Мне казалось, что на Убежище время течет медленнее….

-Быстрее.

-Этого не может быть! В этой звездной системе…- и я запнулась. Что я знаю? Вернее, чем я давала себе труд заинтересоваться? Время….Как я могу судить о его потоке, если кто-то из полукровок старел, а кто-то нет. Как могла я говорить о том, что я «пария», «недоколдунья», «недоШи», «смертная», если …если я ничего не знаю о времени!….Холодок бежит по спине…

-Мама…это то, что я думаю?

-А что ты думаешь?

-Моргейн, скажи мне правду. Я выдержу. Все равно уже поздно. Я что…была бессмертной?

- Хм, довольно странно слышать такие вопросы от той, которая умерла. – Моргейн отошла к полкам с книгами и отвернулась.

Я подхожу к ней. Она все-таки выше меня. Выше, как-то стройнее…и при этом изломаннее что ли. Я знаю, что она стала такой , чтобы я могла с ней общаться, но даже и так видно, что она богиня, бессмертная, что между нами так мало общего…хотя…хотя….

-Мама…- я трогаю ее за плечо. Прикосновение отдает в ладонь огнем. Да…вот как это – прикосновение к Старшим. –Мама…объясни.

И прежде чем она успевает мне ответить, я понимаю, где искать ответ. Я снова подхожу к нижней полке. Там – мои детские книжки. Вот и шарик на веревочке с узлами – наверное , детская игрушка какая-то….- лежит между книг. Но я беру ту самую книгу, которую взяла сегодня сразу. Она открывается на самой последней странице. На золотом дымчатом поле стоит женщина. Ее глаза завязаны, но она смотрит прямо на меня – через повязку. В ее руке – два шарика. Я не знаю, что это за шарики…Но я точно знаю, что это жребий. Шарики…Шарики….Два черных шарика. Она их перебирает в ладони, они свободно катаются, и от этого легкого и простого в сущности движения мне становится не по себе. Жребий… «Жребий брошен», «жребий брошен» - мечется у меня в голове. Нужно собраться, нужно понять….Женщина внезапно делает резкий взмах рукой и кидает в меня шарик. Один. Я ловлю его с трудом…Роняю книгу. Но ловлю. И только поймав, понимаю, что не поймай я его….не поймай….И вот теперь – страх. Шарик у меня в кулаке - зажат плотно, волноваться больше нечего, но теперь я ,кажется, понимаю, что было бы, если бы я его упустила.

Я поднимаю взгляд. Моргейн все так же стоит у дальней полки. Но почему-то она не кажется мне больше настолько выше чем я.

- Ты просто расправила плечи – отвечает она мне на мою мысль.

- Мама, эти шарики…Это мой жребий? Их было два. Как две записи в Книге Рождений – да? Один шарик – одна запись – так? Одна запись о том, что я смертная. Вторая – о том, что бессмертная.

- Не совсем.

Я сажусь на пол, я уже не могу так интенсивно соображать!

- А ты не думай… - Моргейн подходит и садится сзади меня. Кладет ладонь мне на лоб. И под ее прикосновением шрам начинает стягиваться. – Ты ищи ответ…Ты его не можешь помнить, ты же сделала все, чтобы его забыть.

- Этот шарик. На полке. С узелками. Моя игрушка. Он похож на этот, только легче. Это не игрушка ведь? Это…второй?

- Да.

- Почему же тогда этот живой, а тот – мертвый, выпотрошенный?

- Потому что у тебя было две жизни. И один жребий ты получила сразу. В руки.

- И я …распорядилась им как глупое дитя?

- Просто как дитя. Мое.

- Тот шарик…он был шариком смерти? То есть тот жребий, выбранный мной в детстве – шарик смертной меня? Черт, ну как же я путаюсь в словах! Или…это я его сделала таким? Мое неверие в свое бессмертие….Да….так….я с каждым днем убеждала себя, что я не такая как все здесь….что я хуже, ущербнее, что недостойна, что не смогу колдовать-летать-жить….И моей игрушкой был мой жребий…который я же сама и сделала жребием «смертной Ши»…И когда я окончательно уверилась в том,что смертна, шарик меня убил?

- Нет. Просто когда вы говорили с Лофтом, ты поверила, что разобьешься, упав на камни. И разбилась. И шарик потух.

- А второй…- я осторожно разжимаю потный кулак.- Как с ним? Ведь я уже смертна, что сделано – не вернешь…

- Не вернешь. Но мы сидим здесь с тобой, правда?

- Это значит, что я бессмертна.

- Это значит, что, ты поймала шарик. Без двух шариков не может быть бессмертия. Но и смерти нет, если в руках твоих хотя бы один живой жребий. Теперь ты знаешь, где твой жребий.

- Где?

- У тебя в руке, дорогая. Живой. Нас ждут. Идем. Когда будешь в следующий раз принимать решение…

- …знаю, мама. Я приду сюда.

Аккуратно кладу шарик на книжную полку. Он касается ее одной-единственной точкой идеально правильной сферы. Моей точкой выбора.

-Ну как? – Демон изнывал от любопытства.

-Сложно.

-Не сложнее чем танцевать.

Откуда-то раздается страшный грохот петард, и в воздухе сверкают ослепительно-серебряные искры. С гардин свешиваются такие знакомые, такие любимые морды ТехКтоРядом.

-Веселитесь. – Моргейн кладет мне руку на плечо. Ее рука тяжелая. Прикосновение горячо. Но я уже точно знаю, что скоро, очень скоро привыкну к тому, как она это делает. Привыкну снова, после стольких лет? Ночей? Мгновений? Она уходит. Через дверь. Все мелкие кричат ей свое веселое «до скорого свидания»…Гомон…гвалт….

И среди всего….

Песня…

Наша с Ним.

Он кладет мне руки на плечи, и я понимаю, что тот…другой шарик, подарил мне помимо тысяч смертей возможность видеть этого демона рядом с собой. Он ведет меня в танце. Я понимаю, что танцевать мне еще – учиться и учиться…

Выбирать – тоже.

(с) сойт сентябрь-октябрь 2003

В Хреновости

На Главную